При сопоставлении российской и западной систем распространения музыки может сложиться ложное впечатление о дуализме, равнозначном существовании «правильной» и «неправильной» музыкальных сцен. Это не совсем так. Музыкальная культура России глубоко провинциальна по своей сути, и способна лишь реагировать на внешние вызовы, на новые тенденции, жанры, течения. Она воспринимает информацию извне и обрабатывает её определенным образом. Данная ситуация не является чем-то уникальным. Большинство локальных сцен существуют именно по таким законам, и различие между ними заключается в том, как именно они реагируют на вызовы глобальной культуры.
В этой связи, конечно же, крайне интересен вопрос выбора языка современной российской поп- (рок-) музыки. Бум англоязычных групп — явление далеко не столь закономерное, как может показаться. Это не типично для немецкой или японской музыкальных сцен, где на английский переводятся только песни сверхпопулярных групп, нацеленных на экспорт. В Скандинавии английский язык используется весьма активно, однако это связано не только с бумом местной музыкальной индустрии, которая носит общеевропейский характер, но также и с широкой распространенностью английского среди населения скандинавских стран.

Если вспомнить историю российской рок-музыки, то ключевым эпизодом вестернизации является, наверное, альбом Бориса Гребенщикова «Radio Silence» 1987 года. Именно тогда были определены границы «русского рока» и его место в мире. Английский язык был на этом альбоме необходим для того, чтобы «прорваться на запад». Однако прорыва не получилось. Более того, русская публика осталась недовольна изменением звучания и английскими текстами. Через несколько лет БГ вернулся к русскому языку, а контракт на восемь западных альбомов так и не реализовался.

После этого яркого эпизода все наиболее крупные российские достижения девяностых были связаны с русским языком. Альбом «Морская» группы «Мумий Тролль», записанный и сведенный в Лондоне, был ориентирован, прежде всего, на российскую аудиторию, что не помешало ему получить высокую оценку и за рубежом. Западники «Би-2», развившие после Лагутенко моду на брит-поп, также не думали отказываться от русского языка. Локальный успех Земфиры и группы «Ленинград», казалось бы, только подтвердил перспективность русского, по крайней мере, в той стране, где он является основным.
Однако в двухтысячные в полной мере стал очевидным культурный, произошедший в девяностые годы. Все вышеперечисленные персонажи в действительности начали свою карьеру в 80-е. Успех пришел к ним позже, однако фактически они являлись продолжателями традиции «русского рока». Новое поколение музыкантов двухтысячных годов не могло строить свою идентичность иначе как на отрицании ценностей 90-х. Ревизии подверглось и отношение к русскому языку.

Весьма любопытно то, что в отличие от других стран выбор английского языка — явление, в общем-то, бескорыстное. Популярная группа «Motorama» признается в том, что «музыка нам не приносит денег и не будет приносить». Разовый успех англоязычных «Everything made in China» в Канаде и «Cheese People» в Японии изменений в конъюнктуре не произвел, механизм экспорта отечественной музыки не отработан.
Чем же тогда объясняют отход от русского языка сами музыканты? «Сильно преувеличено значение текстов и «высоких» смыслов. Либо всё предельно заумно, либо очень наивно. Это опять же проблемы вкуса» Это говорит в интервью нашему сайту вокалист групп «Motorama» и «Утро». Есть и другое клишированное мнение: «Мысль о том, что рок-музыка может быть на русском языке, у меня лично в голове не укладывается. У меня всегда было ощущение, что русский рок, за исключением парочки групп, — это больше поэзия, положенная на музыку». Это уже группа «Stone Cold Boys». Таким образом, идет противопоставление «музыки» и «поэзии», «высокого» смысла и мелодии, формы и содержания. Двухтысячные годы стали окончательной и притом бесплодной победой формы.
Значение языка нивелируется также заявлением о том, что голос это такой же инструмент, как и все остальные, и ему не нужны дополнительные функции. Однако все забывают, что язык это не только значения и смыслы, от которых в панике пытаются отмежеваться многие современные группы. Язык имеет мелодику, ритм, он непосредственно взаимодействует со структурой песни, влияет на ее восприятие. С этой точки зрения неразумно прибегать к «латыни», которой является для нас английский язык. Тем более, что делается это зачастую не из-за избытка таланта, а скорее от его отсутствия. Позволю себе еще раз процитировать два столь полюбившихся мне интервью. «Поэзии в группе нет. Переклички с литературой также практически нет. Присутствует влияние независимого кино» — вокалист группы «Motorama». «Я очень плохо сочиняю по-русски. То есть даже не то что плохо, типа рифмы не получается А по-английски получается очень свободно, даже не задумываешься — рука пишет и пишет». Таким образом, люди, не скрывающие свои небольшие способности в области написания текстов, открыто признают, что прибегают к английскому, из-за его простоты и набора готовых формулировок.

Существуют, однако, совершенно противоположные примеры. Можно вспомнить группу «Пятница», которая безо всякого электричества, создавала магическое, построенное исключительно на языке звучание, которое так и не удалось никому повторить. Вот как описывает творческий процесс Даша Люкс, которую трудно упрекнуть в заумности: «У меня в голове после тонн прочитанных книг сформировалась некая языковая машина, которая создает тексты. Обычно мне стоит просто взять какую- то ноту и придумать фонетические звучания — «о-а», «у-и» — и дальше уже само собой за них цепляются слова». Выходит, что дело вовсе не в ущербности русского языка, а в неумении им пользоваться и в желании скрыть это неумение всеми возможными способами.

Главная проблема англоязычной российской музыки при этом вовсе не в бессодержательности, дело в другом. Это отлично сформулировал Александр Зайцев, когда говорил об электронной музыке: «В какой-то момент думаешь: «Черт побери, почему она вся в Англии делается, неужели у нас никто ничего не написал?» Находишь, и музыка неплохая, но это драм-н-бэйс, который в Лондоне придуман, но сыгран здесь». Именно такое ощущение возникает от прослушивания каких-нибудь «Pompeya» или «On-the-Go». Полностью копируя все современные западные тенденции, эти группы оказываются в некоем безвоздушном культурном пространстве. С точки зрения западной публики это просто подражания местечковой провинциальной сцены, с точки зрения большей части населения — ненужные умствования обеспеченной молодежи из больших городов. Пока эти группы нужны студентам-гуманитариям и всем тем, кто только знакомится с инди-роком, однако стоит моде измениться и после них не останется ничего.
Непосредственное копирование западных стандартов это не решение проблемы поиска идентичности. В мире существует всего два центра глобальной, уж так получилось, англоязычной музыкальной культуры: Великобритания и США, — все остальное, так или иначе, является периферией, однако какой именно периферией быть — это решать нам. Самобытность — это не страшный миф, от которого надо бежать, а единственный способ сформировать лицо российской музыкальной культуры и выйти за границы провинциальности. Речь не о том, чтобы догнать и перегнать Америку. Нам необходимо стать Скандинавией.

-Вместо послесловия-

Вместо послесловия. Часть первая: Телевидение, радио, интернет

Вместо послесловия. Часть вторая: вопросы языка, вопросы идентичности