Художник, куратор, философ. Родился в Москве в 1969г.

С 1987 учился в Высшем техническом училище ЗИЛа (факультет металлорежущих станков новых технологий), но не закончил обучения.

Лауреат «Премии Кандинского» за 2007 г. в номинации «Художник года».

Автор книги «Революционно-репрессивный рай».

Интервью – Артем Темиров

Ваши последние работы, в первую очередь, апеллируют к форме и чувствам. Может показаться, что это чистая эстетика, ведь в них нет того прямого месседжа, который несли Ваши акции. Если после «Жуков» появилось мнение, что Ваш приход в «красивое» искусство неокончателен, то после «Хлебов» сомнения развеялись а последняя работа, выставленная в «Гараже» в рамках 3й Московской биеннале, это лишь подтверждает. Было много споров и критики вокруг такого резкого поворота, в первую очередь потому, что многие трактовали это как отказ от борьбы, характерной для Вашего творчества до «жуков». Так какой месседж несет Ваше творчество теперь?

Означает ли это, что Вы оставили свои политические убеждения и всякие попытки изменить наше общество?

Я не считаю, что искусство вне политики, и мне глубоко не близка позиция, которая в системе искусства называется «башня из слоновой кости» — замкнутость на какие-то эстетические проблемы, внутренние проблемы искусства и т.д. Но у меня здесь очень специфический взгляд: я считаю, что проблемы искусства обладают своими политическими координатами. Выявление фундаментальных аспектов произведения искусства, которые интересуют на данный момент меня и целую группу авторов, обладают очень важным политическим значением. Между искусством и политическим действием существует связь, но эта связь не прямая, а опосредованная.

Раньше мне представлялось, что можно иметь прямые связи, что искусство может быть политическим действием. Я часто употреблял известную фразу ситуационистов: «мы художники лишь постольку, поскольку мы уже не художники, мы пришли, чтобы воплотить искусство в жизнь». Этим афоризмом я руководствовался в 90-е годы. С тех пор мой взгляд изменился. Я считаю, что искусство не может быть прямым политическим высказыванием: если оно пытается такое высказывание делать, действует радикально и последовательно, то рано или поздно встает перед дилеммой, чем оно является — искусством или политическим высказыванием. Высказывание политическое и художественное действуют в совершенно разных регистрах и требуют совершенно разных подходов. Для политического важны эффективность, для эстетического – эффектность. Для политического действия важна массовость, для эстетического высказывания, наоборот – эксклюзивность. Для политического действия важна его необратимость, а для искусства необратимость не самое лучшее достижение, даже наоборот, игровая сторона искусства требует некой несерьезности — сегодня ты один, а завтра ты другой.

Но это не значит, что искусство не обладает политическим значением. Произведение искусства (или художник, или система искусства), которое выстраивает свою автономию от всех других видов деятельности, блюдет ее и структурирует, проводя границы между искусством и жизнью, опосредованным образом влияет на политическую среду. Дело в том, что если существует в этом мире какая-то, условно говоря, автономная область, то делается возможным существование политической оппозиции, которая тоже является автономной политической единицей. Если в мире нет ничего, что претендовало бы на свою автономию, то не существует и политической оппозиции, потому что она диффузируется с властью, так же как искусство диффузируется с жизнью. Существование автономной сферы легитимирует существование оппозиции. Хотя это и опосредованная непрямая связь.

В России оппозиции нет, и это неоспоримый факт. И ее нет, не потому что Путин пришел и всех замочил, хотя он и приложил, наверное, определенные усилия. Видимо, такая была оппозиция, раз ее можно было просто выбросить как щенка подзаборного из средств массовой информации и, прежде всего, из интересов простых граждан. Как известно, оппозиция редко когда была в России на протяжении ее истории. Я это объясняю тем, что у нас до сих пор отсутствует то самое автономное искусство, у нас вообще нет автономных сфер деятельности. В России нет нигде границ, все перемешано. Само по себе движение в сторону автономизации искусства является движением в сторону создания возможности для политической оппозиции.

...сейчас работа, например, менеджера приносит стабильный доход и тебя не очень много проблем волнует, но в тоже время у художника больше свободы...

В нашей стране последние два года наблюдается тенденция популяризации современного искусства. Можно ли на Ваш взгляд считать появление новых выставочных площадок показателем институционализации современного искусства, которой так не хватало в 90-е годы? На Ваш взгляд, какова роль искусства в современной России?

Если выявляются новые выставочные площадки, где происходит внятная серьезная работа, конечно, это есть и популяризация, и институционализация. Мне кажется, что в России принципиальная проблема институционализации связана с обучением, это самый главный аспект. У нас по изобразительному искусству есть такие учебные заведения как Суриковское училище, Строгановка, есть Художественное училище памяти 1905 года. Но во всех этих заведениях не преподают современное искусство, я бы сказал, что вообще не преподают искусство, хотя это не совсем правильная грубая формулировка. Там преподают ремесло, и наверное хорошо — не могу судить, т.к. я не специалист. Учат рисовать, перспективной живописи, класть краску — все что угодно, кроме собственно искусства, которое не является набором определенных навыков, а прежде всего умением мыслить и умением позиционировать себя в истории искусства. Новое искусство возникает от критики старого и одновременно встраивания себя в традицию, в социально-политический и культурный контекст. Этому вышеупомянутые учебные заведения не учат. Они учат профессионалов, которые, например, могут фреску сделать, и потом их направляют расписывать церковь. Такие ремесленники тоже нужны, но их деятельность не имеет отношения к изобразительному искусству, они являются исполнителями, которые выполняют определенный заказ.

Современный художник – это человек, который с заказами связан в очень незначительной степени. В целом вся деятельность художника происходит на основе свободного предпринимательства. Ты делаешь свою работу абсолютно для себя, и потом ты как свободный предприниматель экспонируешь ее в тех или иных выставочных залах, надеясь, что эта работа будет иметь какой-то отклик — необязательно у коллекционеров. Она может иметь отклик и у зрителя, может стать важным визуальным образом своего времени. Поэтому главный аспект институционализации современного искусства и искусства вообще, повторяю, в России до сих пор не существует.

Если мы будем говорить об общероссийском, федеральном уровне, то художников и критиков очень мало. Если, например, сейчас придумать программу федерального уровня по преподаванию искусства в крупных городах нашей страны, то дай боже будет один-два человека на каждый город. Очень незначительное количество людей, которые обладают знаниями, умениями: если делать какую-то масштабную программу по образованию населения, то они просто не потянут, их не хватит. Ведь художники, помимо преподавания, должны заниматься еще и практикой. В этом смысле ситуация катастрофическая. А если говорить о том, что пишут наши академики или преподаватели — это мама не горюй, люди просто не понимают, о чем пишут.

...в российских выставочных залах до сих пор нельзя прибить работы к стене...

Насколько современная российская инфраструктура приспособлена для продуктивной работы художника?

Не приспособлена совсем. Например, в российских выставочных залах до сих пор нельзя прибить работы к стене — все работы вешаются на веревках. Картины можно так вешать, но это невозможно с целым рядом объектов, которые должны быть именно жестко закреплены на стене. Это конечно мелкая деталь, но у нас инфраструктура не приспособлена ни к экспонированию искусства, ни к его изготовлению. В России очень тяжело изготовить качественное произведение искусства, потому что традиционные технологии практически утеряны, например традиционные технологии литья. Новые технологии практически не освоены. Не говоря уже о том, что у нас нет, как в любой западной стране, комбинатов, которые занимаются изготовлением странных вещей, в смысле произведений искусства. Для людей, работающих на этих комбинатах, не будет странным, если человек закажет у них надувную грудь высотой пять метров: это поймут как серьезное рабочее задание. Нам, художникам российским, приходится всякий раз, когда ты пытаешься что-то такое изготовить, искать место, где это осуществимо. Это не касается живописи — скорее какой-нибудь монументальной скульптуры.

За чем будущее институции, развивающей и поддерживающей искусство — галереи, музеи, некоммерческие частные инициативы или какие-то иные формы?

Здесь все вместе: и галереи играют свою важную роль, и музеи, и фонды. Все они должны по-своему существовать и работать. Опять же, того, чего нет в России, и не хватает — это академические институции, которые бы выпускали серьезные монографии, журналы, занимались бы исследовательской деятельностью. Эту работу в России практически никто не выполняет, а раз ее никто не выполняет — естественно, что становится засилье коммерческого искусства. Может быть, правильней будет звучать не «коммерческое искусство», а определенная ориентация художника на создание коммерческих объектов. Коммерческий — не значит плохой, он может быть очень хороший и качественный, но все равно в этом объекте присутствует элемент того, что он может быть потреблен. Искусство, а тем более современное, не должно быть никаким образом связано с тем, что художник должен производить обязательно потребляемый объект. Должна быть возможность создавать произведение искусства, которое вообще никогда не будет потребляться. А это осуществляют только академические институции, которые интересуются таким искусством и поддерживают его.

...я считаю, что каждому городу-миллионнику надо дать по одному эксперту по современному искусству — либо художника, либо критика, — чтобы он продумал культурную политику ...

Насколько реальными вы считаете амбициозные планы по поводу создания из Перми культурной столицы России, или, по крайней мере, одного из культурных центров?

На мой взгляд, это вполне возможно. Пермь обладает всеми исходными возможностями. Там прекрасный музей классического искусства. Прекрасный город, и проблем, я думаю, у него не будет, если политикой будет заниматься серьезный человек. А Марат Гельман — человек серьезный. Я считаю, что каждому городу-миллионнику надо дать по одному эксперту по современному искусству — либо художника, либо критика, — чтобы он продумал культурную политику того или иного города. Конечно, за исключением Москвы и Питера, культурная политика которых должна быть разнообразной.

Учитывая, что у Вас был опыт кураторской работы в 90-х, хотели бы Вы сами осуществить какие-то планы в Перми, возглавить какую-нибудь галерею?

Во-первых, я не знаю, какие галереи существуют в Перми, а во-вторых, я просто это не смогу сделать, у меня очень напряженный график работы. Кураторская работа требует огромного погружения в организационный процесс. Я мог бы быть консультантом той или иной галереи, даже сейчас я консультирую несколько московских, но заниматься организационным процессом я бы не стал.

...я хожу по разным мастерским, и вижу, что ситуация настаивается, появляются молодые художники со своими идеями, но пока нет такого яркого дебюта. Возможно, это новое десятилетие его и сформирует ...

Вы были первым победителем Премии Кандинского. А в 2008 году были против вручения ее Алексею Беляеву-Гинтовту. Как Вы можете прокомментировать работу Вадима Захарова, ставшего в этом году лауреатом премии Кандинского?

Мне кажется, это была достойная работа, которая получила приз абсолютно по заслугам. Из short list’a, в который вошли Вадим Захаров, Павел Пепперштейн и Николай Полисский, на мой взгляд, Захаров — наиболее достойный. Я, например, очень люблю художника Полисского и считаю его одним из российских талантов. Но, к сожалению, проект «Андронный коллайдер» мне кажется менее удачным, чем то, что он делал раньше, точнее он и сейчас это продолжает делать. Я имею ввиду его уличные скульптуры — они значительно интереснее своей в хорошем смысле неконцептуальностью. А «коллайдер» имеет отношение к символично-концептуальному проекту. Мне представляется, что эта работа визуально не вписывается в выставочный зал, она как будто хочет быть на улице. Думаю, темперамент Полисского не позволяет создавать объекты, которые могли бы быть экспонированы в выставочных пространствах. Это конечно преувеличение, ведь он профессионал и может делать разные работы, но этот проект не самый лучший. Он хороший, удачный, но в сравнении с Захаровым проигрывает, потому что проект Захарова тоньше, точнее и качественнее. Что касается Пепперштейна, то его работа совсем неудачная, на мой взгляд.

Какие на Ваш взгляд сейчас в России есть действительно правильные премии?

Да нет у нас никаких правильных премий. У нас еще есть премия «Инновация», которая совершенно коррумпирована, на мой взгляд, хотя у меня нет каких-либо точных сведений. Я делаю этот вывод потому, что премия связана с галеристами, они входят в экспертный совет, что говорит о том, что она коррумпирована. В этом смысле, премия Кандинского менее коррумпирована. Тот факт, что в 2007 году я получил эту премию, будучи свободным художником и не сотрудничая с галереями, меня очень удивил. Такое же удивление, но с обратным знаком, было у меня, когда ее получил Беляев-Гинтовт. А победа Захарова совершенно закономерна и удивления у меня не вызывает.

Андрей Ерофеев в декабрьском номере журнала «Артхроника» возмущается слабости молодых, называя их «художественным планктоном». По его словам, в сегодняшнем новом искусстве торжествуют «рефлекторные реакции биологического типа», «стоны, всхлипывания и крики», а не «аналитические подсчеты». Можете как-то это прокомментировать? Действительно ли на Ваш взгляд ситуация такова?

Во-первых, здесь надо покритиковать самого Андрея Ерофеева, потому что он год или полтора назад был застрельщиком группы «Война», которую поднимал на щит, и которые ему отплатили, устроив беспредел на судебном заседании по его делу. В тот период он говорил о «новой волне русского перформанса», сейчас почему-то перестал об этом говорить. Я считаю, что никакой волны русского перформанса полтора года назад, конечно же, не было.

Что касается молодых художников, я считаю, что в России на эту тему существует ошибка мышления. Дело в том, что молодой художник во всем мире — это художник от 30-35 до 40 лет. Человек, который занимается изобразительным искусством в 20-23-25 лет, это никакой не художник, а студент, аспирант, или совсем-совсем начинающий художник, хотя бывают исключения. Кроме того, наше, условно говоря, застойное, успокоившееся время, не предполагает быстрого дебюта, ярких молодых инициатив. С другой стороны, я хожу по разным мастерским, и вижу, что ситуация настаивается, появляются молодые художники со своими идеями, но пока нет такого яркого дебюта. Возможно, это новое десятилетие его и сформирует.

Кто нравится лично Вам из молодых художников?

Мне нравится, например, Алексей Панькин. Это молодой художник в том смысле, что он недавно дебютировал, а так ему 31 год. Я считаю, что он интересный автор с большим потенциалом.

...на меня очень позитивное влияние оказал «Черный квадрат» Малевича, потому что когда ты смотришь на эту картину, ты думаешь: «Ну и я же так могу»!..

В начале 90-х Вы являлись куратором галереи, потом были лидером в группе Э.Т.И. И в последствии, пока Вы еще занимались акционизмом, вокруг Вас была сформирована определенная группа художников и студентов, которые осуществляли вместе с Вами акции. Есть ли сейчас кто-то, кому Вы помогаете идти по творческому пути, направляете?

Я, например, делал выставку молодых художников в Stella Art Foundation. Мы также планируем на семинарах на Винзаводе, которые начнутся 27-го числа, попытаться сплотить круг, в том числе, молодых художников, так что возможны хорошие дебюты.

Должна быть какая-то точка, вокруг которой формируется круг людей — семинары, или лекции. Я читал практически целый год лекции на Проекте Фабрика. Было изначально много посетителей, из них остались несколько человек , которые потом стали ходить ко мне в мастерскую, затем я стал их привлекать на те или иные выставки.

Подобного типа патронирование или обучение требует активности и со стороны художника. Даже если он сделал две-три выставки, включая персональную, это совершенно не означает, что из него в итоге получится художник. Заниматься искусством – очень сложная деятельность в моральном плане, психическом, экзистенциальном. Делез называл художников «атлетами духа», то есть людьми, поднимающими некие «духовные гантели». Если бы я знал, что это так сложно, я бы не стал этим заниматься. На меня очень позитивное влияние оказал «Черный квадрат» Малевича, потому что когда ты смотришь на эту картину, ты думаешь: «Ну и я же так могу»! Это кажется очень просто, элементарно, но через какое-то время после того, как начнешь, понимаешь, что это безумно тяжело. Мне за 20 лет деятельности пришлось пережить очень многое. Сейчас работа, например, менеджера приносит стабильный доход и тебя не очень много проблем волнует, но в тоже время у художника больше свободы.

В одном из последних интервью Вы упомянули, что собираетесь издавать новый журнал про искусство. Расскажите, пожалуйста, поподробнее, если конечно это не нарушит Вашу рекламную стратегию.

Да нет, ничего не нарушит. Журнал будет называться «База». У меня на самом деле уже все сформировано где-то с сентября, но я все никак не могу сделать последний шаг, связанный с дизайном, все выбираю-выбираю. Из-за моего стремления к перфекционизму, я уже в течение трех месяцев ищу дизайнера, который смог бы правильно оформить отобранный материал. Журнал сам по себе будет выходить по мере сбора материала, скорее всего 2-3 раза в год. Но, одновременно с ним, чаще, чем сам журнал, будет выходить большое количество разных подсобных вариантов, т.е. библиотека журнала и т.д. Программа журнала будет связана с пониманием того, что такое произведение искусства. Прошло 150 лет, с этим понятием происходило огромное количество разных пертурбаций, поэтому мне эта тема представляется очень важной и интересной.

То есть это будет серьезное академическое издание?

Да, это будет академическое издание, но оно не всегда будет серьезное, я люблю делать розыгрыши, как делал в «Радеке». Плюс к этому будет большой литературный блок, будет публиковаться поэзия и т.д. Но правильней назвать его не академическим, а журналом группы художников. Он будет служить трибуной для художников, которые здесь и сейчас о чем-то думают и что-то делают.

...из того, что будет уходить, я думаю, гламур. Он постепенно сойдет, я надеюсь на это...

Что будет в 2010 году? Какие тенденции на Ваш взгляд буду активно развиваться? Чего нам точно не избежать? А что отжило свое и точно в ближайшее время развиваться не будет, а лишь угасать и совсем исчезать?

Мы стоим в основании нового десятилетия, которое будет совсем другим, так же сильно отличающееся от 00-х, как они в свою очередь отличались от 90-х. Неизвестно, когда оно начнется, может в 2010, а может в 2011, но оно точно будет совсем другим. Мне трудно говорить, что будет вообще, у меня лично есть программа, и я думаю, что она будет иметь какой-то резонанс, обычно так бывало. Из того, что будет уходить, я думаю, гламур. Он постепенно сойдет, я надеюсь на это.

В материале использована иллюстрация с сайта osmopolis.ru

читайте также: Итоги 2009 // Искусство