В своей книге «Кино» Делёз писал о том, что кино меняет нашу чувственность, забрасывая кусочки нового опыта в привычную нам картину мира. Но фильмы Гаспара Ноэ — другой случай. Это скорее принципиально новые картины, в которых мы можем найти кусочки знакомого опыта. Ноэ предельно физиологичен, все экстремальные человеческие практики: насилие, наркотическое опьянение, секс, — собираются в его фильмах в максимально концентрированном виде. Это похоже на камеру пыток. Кино интерактивное: мы не просто молча наблюдаем за мучениями героев на экране, но и сами оказываемся залогом страдательным. Режиссер проводит над зрителем жестокие опыты, всегда ставя его перед выбором: уйти из зала или остаться. Так было в «Необратимости», где Ноэ вводил невыносимый для человеческих ушей звук в 28 Гц, так вышло и в фильме «Вход в пустоту».

Ноэ иронизирует над традиционным кинематографом, словно показывая нам его изнанку. Недаром в его новом фильме возникает приторная история о брате и сестре, которые потеряли в детстве родителей и поклялись никогда друг с другом не расставаться, а «Необратимость», приходя к своему началу, показывает нам идиллическую картину из жизни двух влюбленных, которые еще не знают о темной нутряной жизни, что поджидает их за углом. Это хтоническое бытие, которое проскальзывает в нашей жизни, у Ноэ беззастенчиво вырывается наружу. В этом плане его фильмы хорошо вписываются в традицию нового европейского кино, становясь материалом не социологии, но антропологии. Ханеке, фон Триер, Ноэ исследуют именно это темное слепое пятно человечности. Однако Ноэ идет дальше. Там, где зритель Ханеке брезгливо морщится, а зритель фон Триера закрывает руками глаза, зрители Ноэ уходят из зала. Смотреть его фильмы невозможно физически.

И особенно это верно в отношении фильма «Вход в пустоту». Когда у Гаспара Ноэ спросили, какой трейлер его нового фильма выложить в интернет, он сказал: «Просто выложите вступительные титры». И не прогадал. Недаром на показе в Доме кино сразу после титров в зале послышались аплодисменты. Идея подобных титров, кстати, заимствована из фильма "Отель «Новая роза» Абеля Феррары, и вряд ли это заимствование можно назвать случайным. Герой Оскар, обретающий новое рождение после убийства полицейским в туалете ночного клуба, не так уж далек от «плохого лейтенанта» Феррары, который искал Бога, закинувшись кокаином. В этом особенность кинематографа Ноэ: там, где кино обычно предлагает опыт жизни, Ноэ предлагает опыт смерти. Перед его фильмами всегда немного пасуешь, традиционные слова оказываются малоэффективны. И да, это дело не лексики, но физиогномики. Стоит лишь взглянуть в лицо Ноэ, и становится понятно, что это не тот человек, с которым бы хотелось встретиться в подземном переходе. «Вход в пустоту» похож на стихийное бедствие: вы можете либо подчиниться ему, либо спастись бегством.

Однако если хоть на секунду отвлечься от естественного синефильского восторга и дать волю не рефлексам, но рефлексии, то становится очевидно: все эти безумно красивые галлюциногенные сцены, душа, норовящая улизнуть в любую попавшуюся лампочку, и сцена зачатия, снятая с точки зрения объекта зачатия, — сугубо местечковые радости. Ноэ, при всем своем визионерстве и визуальной избыточности, ничуть не похож на пророка. Скорее, на человека, который очень энергично и яростно втолковывает вещи, давно известные, что по нынешним временам тоже немало.