Пандемия «Сумерек», вслед за птичьим гриппом захлестнувшая мир, — самое что ни на есть лучшее доказательство зрительского, почти вампирского голода по киношной романтике. Нет, не то чтобы в последнее время и всплакнуть было не над чем. Было, но для того следовало или забыть о чувстве вкуса вовсе (die, голливудский ромком, die, m*therf*ck*r!), или культивировать в себе вкус специфический. Выбирайте: трогательная любовь двух сокамерников в мужской тюрьме («Я люблю тебя, Филип Моррис!»), не менее трогательная – к жене-зомби («Обстоятельства»), и уж совсем душещипательная — на фоне развалин и монстров («Монстры»). Кинематографисты стараются как могут, творя особую киноромантику наших суровых дней.

И как кровожадная биомасса из великих «Через тернии к звездам» кинематографическое пространство Америки бурлит и расширяется на другие страны и континенты, вбирая оригинальные истории чуть ли не со всех концов земли. Так шведский «Let the right one in» (буквально «Впусти того, кого правильно»; цитата из песни Моррисси) превратился в американский «Let me in» (в русской локализации «Впусти меня. Сага» — привет тебе, о, Эдвард). И что редко, второй фильм немногим уступает первому, потому грех не воспользоваться прекрасной возможностью поговорить о принципах американского ремейкового дела на конкретном примере.

Следует оговорить сразу, что обличать алчность американских толстосумов-продюсеров смысла нет никакого, как, впрочем, и с пеной у рта доказывать, что, мол, Голливуд есть мировая (то есть, лучшая в мире) «фабрика грез», и каждая хорошая история просто обязана получить американское гражданство. Сама по себе история как наиболее оптимальная форма фиксации, хранения и передачи информации стара как этот мир, и количество ее разновидностей (сюжетов) может, конечно, и не 4, как утверждал Борхес, и не 36, по классификации Польти, но в любом случае число конечное. И для колоссальной индустрии развлечений массовая пересъемка (как зарубежных хитов, так и собственной классики), набравшая обороты в последнее время, суть явление вполне естественное. Ведь логичнее не изобретать каждый раз велосипед, а периодически заменять устаревшие детали, что, к слову, и является принципом «ремейкирования» №1.

Дело это все давнее, и всякое бывало, до всякого доходило, порой до того, что между оригиналом и переложением общим оставалось одно только название, как в случае с замечательным нуаром Ховарда Хоукса и этапным гангстерским эпосом Брайана де Пальмы, оба которые «Лицо со шрамом» (1932; 1983). Были также попытки и покадровых, до мелочей идентичных ремейков, вроде того же, пусть и цветного «Психо» Гаса ван Сента (1998; оригинал Хичкока 1960 года).

Американский «Впусти меня» Мэтт Ривз ремейк тоже почти покадровый, и при этом, как всегда, на заграничный оригинал малопохожий. Поэтому гораздо интереснее спросить не «нафига он вообще, раз покадровый?», а все-таки «почему и где это самое “почти” спряталось?».

И на первый взгляд все просто – меньше арт-хаузной медитативности, больше «экшена», больше голливудской вышколенной красивости и меньше заиндевевшего скандинавского быта, цель не столько рассказать и напугать, сколько напугать рассказом.

Ривз делает вампирский хоррор и не сомневается, соблюдая все конвенции жанра (базовый принцип ремейка №2) – ведь только в таком случае и могла бы иметь широкий зрительский успех в Америке эта почти романтическая история о Карлсоне, который живет чужой кровью, исполненная в форме пессимистичной хоррор-притчи.  Точнее, так казалось, что успех неминуем, однако катастрофически малые кассовые сборы ясно показывают, что отлаженная система на сей раз дала очевидный сбой. Шведский фильм, несмотря на патологическое неприятие дубляжа рядовым американцем, все равно останется культовым, американский фильм забудется к следующему сезону. А все потому, что Мэтт Ривз, в отличие от шведа Томаса Альфредсона, в своем фильме решительно не оставляет зрителю никакой надежды – побочной эффект стандартизации заморской истории (базовый принцип №3), а именно сценарной переделки на предмет устранения недомолвок и недосказанности. Все должно быть просчитано, все акценты должны быть четко обозначены. А значит, никаких иллюзий.

Кровь на снегу, унылые провинциальные коробки домов, два фатальных одиночества. У него – 12 прожитых лет, родители, которых никогда нет рядом, сверстники-садисты и злость глубоко внутри. У нее – вечность, голод, да престарелый «папик», слишком старый и неуклюжий, чтобы добывать кровь. Она и есть то самое зло, отъявленное и абсолютное, про которое в книжках пишут, и при этом – самое доброе, что есть в жизни маленького озлобленного страдальца. Но их побег из опостылевшего города отнюдь не старт новой счастливой жизни, как может показаться, а всего лишь начало еще одного цикла. Он стареет, таскает ей кровь подростков, и как предыдущий «папик» также тупо подыхает ради нее, родной, единственной, любимой. Она ищет нового 12-летного страдальца. Новый город, новый цикл и никаких иллюзий.

«Впусти меня. Сага» (2010)

«Впусти меня» (2008)