Художник, куратор. Родился в Воронеже в 1984 г.

В 2006г. Закончил факультет Философии и Психологии Воронежского Государственного Университета

2006—2007 Институт Проблем Современного Искусства (Москва)

2008—2010 Валанд Школа Изящных Искусств, Гетеборг, Швеция

Участник 2й и 3й Московских биеннале современного искусства.

Живет и работает в Москве и Гетеборге.

Интервью – Ольга Данилкина

3я Московская биеннале современного искусства привезла к нам множество зарубежных гостей. На Ваш взгляд, насколько гармонично российские современные художники, а также инфраструктура вокруг них вписываются в мировой контекст? Даже если судить по основной экспозиции Биеннале в Гараже.

Не секрет, что существует очень немного отечественных художников, по-настоящему востребованных на международной арт-сцене. Но мне кажется, дело не в самих художниках, а в образе России, который был сформирован за последние 10 с небольшим лет. Искусство, подыгрывавшее имперскому оптимизму власти, навряд ли может серьезно кого-то заинтересовать за рубежом. Обычно, финальным месседжем экспортной российской арт-витрины становилось олигархическое могущество. Сегодня, в конце десятилетия, можно констатировать, что все инновационные находки были сделаны скорее в голодные 90е, чем в последовавшем затем периоде эйфории и сна разума. По экспозиции в Гараже можно сделать вывод, что у нас существуют мощные финансовые институции и команда профессионалов, готовых делать музейные выставки на мировом уровне. Но я повторюсь, мне не хватает в этих начинаниях эксперимента, который необязательно находится в прямой зависимости от экспозиционных мощностей. Не думаю, что российские художники как-то принципиально отличались от представленного Жан-Юбером Мартеном искусства, но вопрос, что из этого следует, для меня остается открытым.

...сегодня, в конце десятилетия, можно констатировать, что все инновационные находки были сделаны скорее в голодные 90е, чем в последовавшем затем периоде эйфории и сна разума...

В этом году серьезная шумиха поднялась вокруг Перми, прежде всего – Пермского музея современного искусства. Насколько реальными вы считаете амбициозные планы по поводу создания из Перми культурной столицы России? Хотели бы Вы сами осуществить там какие-то планы?

У меня был приятель философ, который в свое время предложил для России концепцию плавающей столицы, меняющей свою расположение каждые несколько лет. Думаю, это отличный план и для культурных начинаний. Регионы — колоссальный ресурс, и от их развития зависит будущее российской арт-системы. Поэтому не вижу никаких непреодолимых препятствия для воплощения подобных амбиций в Перми. По поводу конкретных планов ничего сказать не могу, прецедентов не было. Но в будущем, если они появятся, почему нет? У меня есть другой пример регионального развития — Воронеж. Я родился в Воронеже, и когда примерно 5 лет назад начинал заниматься современным искусством, там не было ни художников, ни институций. Информация в основном поступала через интернет или книги. Сейчас в Воронеже усилиями снизу создан Центр современного искусства с мощной образовательной программой. Идут выставки молодых — как местных, так и столичных художников. Многие молодые воронежцы успешно дебютировали в этом году в Москве. И все это — самоорганизация без какой-либо серьезной финансовой поддержки сверху. Вспомните историю — был Ростов, Самара и т.д.

Если говорить об инфраструктуре в целом — насколько современная российская инфраструктура приспособлена для продуктивной работы художника? За чем будущее институции, развивающей и поддерживающей искусство — галереи, музеи, некоммерческие частные инициативы или какие-то иные формы?

Думаю, современная российская инфраструктура минимально приспособлена для нужд художников. Труд художника остается крайне маргинальным. Видимо, до сих пор считается, что художник — это романтический гений-маргинал, который сидит где-то в каморке, создает нетленные творения и испытывает бесконечную благодарность, если его зовут поучаствовать в выставке. Институции оплачивают труд работников современного искусства ссылками на пиар и вечность, при этом художник занимает в иерархии власти одно из последних мест. Сейчас в Москве создается профсоюз работников современного искусства, который будет бороться за установление достойных условий труда для когнитивных пролетариев.

Не думаю, что рыночные и исключительно коммерческие инициативы (которых на самом деле не так много) смогут улучшить ситуацию в ближайшем будущем. Необходимы системные изменения и, думаю, они рано или поздно произойдут. В России почти полностью отсутствует поддержка некоммерческого искусства, крайне мало институций, занимающихся образованием художников. В такой ситуации самый реальный выход – это самоорганизация (рост квартирных выставок в последнее время подтверждает этот факт), создание собственных институций, если это необходимо, и как ни банально, поиск поддержки у западных фондов.

...видимо, до сих пор считается, что художник — это романтический гений-маргинал, который сидит где-то в каморке, создает нетленные творения и испытывает бесконечную благодарность, если его зовут поучаствовать в выставке...

К слову об образовании: насколько востребованными Вы считаете планы Ильи Ценципера открыть на территории Арт-стрелки учебного проекта?

Вполне востребованы. Но насколько я знаю, Ценципер будет в основном готовить работников культурной индустрии, о художниках я пока не слышал. В любом случае, чем больше образовательных инициатив, тем лучше.

Насколько знаю, Премию Кандинского Вы принципиально проигнорировали. Чем вызвана такая реакция? Ваше отношение к подобным премиям?

Нет, я бы не сказал, что имею принципиальную позицию против премии Кандинского и подобных инициатив. Просто, как уже ранее заявлял, мне кажется, что предлагаемые мной художественные высказывания не соответствует премиальному, скорее фестивальному формату, по крайней мере, на данный момент в России. Я ни разу не попадал даже в long-list’ы, если когда-то куда-то номинировался. Поэтому не слежу за конкурсами и dead-line’ами. Если кто-то номинирует или отдельно сообщает — я не отказываюсь. На Премию Кандинского в этом году меня хотел номинировать ММСИ, с идеей того, что премия зависит от самих художников, но по техническим причинам это оказалось невозможным.

Мое отношение — фестивальные выставки мало вызывают во мне энтузиазма. В принципе премия — это хорошо, особенно в наших условиях. Но, видимо, на данном этапе развития пресловутых институций и российской арт-системы более востребован определенный тип художественной продукции, который меня мало трогает.

...Выставок, проблематизирующих джентрификацию, крайне мало, что скорее вызывает вопросы, почему так мало, а не почему вообще эти выставки есть...

В этом году в Москве активную работу развернули сразу несколько новых помещений на территориях бывших промзон, а также активнее начали работать ряд старых — та же вновь открытая Artplay, дизайн-завод Флакон, Красный октябрь, Baibakov art projects, Laboratoria Art & Science Space. Помимо использования промзон как площадок, эти помещения часто использовались и как опорный момент экспозиций — имеется в виду обращение к пространству, как к части экспозиции («40 жизней одного пространства», «Одна революция в минуту», «Машина и Наташа» и проч.). С чем, на Ваш взгляд, связан бум освоения подобных пространств?

Ответ прост — джентрификация. Это важнейшая проблема, имеющая политические и социальные корни. С этим связан интерес. Выставок, проблематизирующих джентрификацию, крайне мало, что скорее вызывает вопросы, почему так мало, а не почему вообще эти выставки есть. Для меня как художника пространство — важнейшая часть художественного высказывания. Если ты пытаешься делать критическое искусство, сохраняя утопический импульс свободы и равенства, ты обязан выстраивать диалог с пространством и контекстом, в котором работаешь.

Андрей Ерофеев в декабрьском номере Артхроники возмущается слабостью молодых, называя их «художественным планктоном». По его словам, в сегодняшнем новом искусстве торжествуют «рефлекторные реакции биологического типа», «стоны, всхлипывания и крики», а не «аналитические подсчеты». Можете как-то это прокомментировать? Действительно ли на Ваш взгляд ситуация такова?

Странно слышать от Андрея об «аналитических подсчетах», насколько я понимаю, он работает скорее с искусством прямого действия, с искусством провокации, в котором мало места анализу и серьезной рефлексии. Нет, я не могу полностью согласиться. Да, конечно, новых талантливых художников немного, но разве когда-то было иначе? Еще меньше думающих художников. Но в то же время Москва переживает рост интереса к наследию позднего концептуализма. Хаим Сокол, Андрей Кузькин, группа «МишМаш» — лишь несколько имен думающих художников, активно стартовавших в последние несколько лет. Есть и менее пока заметное крыло, наследующее скорее западный вариант concept art'a и работающее с пока не до конца отрефлексированными в искусстве проблемами нематериального труда и когнитивной индустрии. Среди последних могу выделить уже зарекомендовавших себя: Сергея Огурцова, Анну Титову, Александру Сухареву, Валентина Ткача, Александра Повзнера и др.

...искусство, хочет оно того или нет, потеряло гегемонию на распространение образов...

О Вашей выставке «Машина и Наташа» Сергей Хачатуров написал: «И особенно приятен тот синтез нового пластицизма и концептуализма, что, возможно, после Венецианской биеннале станет интереснейшей тенденцией нашего времени». Можете ли Вы согласится, что это и вправду тенденция? Чем она вызвана на Ваш взгляд?

Сложно не согласиться с Сергеем... Но здесь пока больше вопросов, чем ответов. Я бы сказал, что в последнее время можно выделить две магистральные линии в современном искусстве. Первая – переосмысление наследия модернизма, возвращение проблем формы, вещи и т.д. Манифестацией данной линии стала последняя Документа. Вторая линия — искусство, как правило, программно-политизированное и возникшее в тесной связи с альтерглобалистским движением движений. Менее заметной пока является уходящее от четких дефиниций искусство конца 00х. Как мне представляется, оно испытало сильное влияние новых демократичных систем коммуникации, а потому принципиально более открыто и утопично, хотя и не всегда политизировано. Важными характеристиками подобного искусства становятся процессуальность, нарратив, театральность, часто используемая апроприация, методы DIY. В общем, демократичность средств, в которой переплавляются автономные формы прошлого, локальный контекст, общественная история и т.д.

...будущее современного искусства в существенной демократизации его методов...

В одном из Ваших текстов я нашла довольно редкую, несмотря на свою очевидность, тему — влияние новых форм коммуникации на искусство. Расскажите подробнее, как на Ваш взгляд влияет интернет и новое общение на рождение нового искусства и его восприятие? Что это принесло нового, а чего лишило?

Как только что говорил, мне кажется, влияние огромное и пока неоцененное. Пример музыкальной индустрии, которая фактически рухнула после изобретения формата мр3 и развития социальных сетей, крайне показателен. С современным искусством подобного рода революционных преобразований не произошло, но мне кажется неоспоримым тот факт, что под слоями тяжеловесных художественных высказываний, опосредованных крупным капиталом, теплится жизнь. Поколение художников, выросшее вместе с интернет, уже имеет опыт свободной горизонтальной коммуникации, опыт открытого доступа к знаниям, к образам. Искусство, хочет оно того или нет, потеряло гегемонию на распространение образов. Художники, игнорирующие этот факт – это идеалисты, живущее в башнях из слоновой кости. Думаю, будущее современного искусства в существенной демократизации его методов. У минималистов было такое утверждение: «Простота формы — не есть простота восприятия». Мне кажется, доступность художественного метода — не есть простота и банальность искусства. Можно приводить еще много наблюдений, но думаю, в скором будущем, если не произойдет нового витка реакции, мы все увидим сами.

На Ваш взгляд, какова роль искусства в современной России как функционала?

Обычно современное искусство используется как витрина демократических достижений. Может ли искусство претендовать на большее — вопрос, который занимает умы не только в России. Но думается, что проект современного искусства постепенно теряет социальные функции, которые он имел ранее.

...проект современного искусства постепенно теряет социальные функции, которые он имел ранее...

Что будет в 2010 году? Какие тенденции на Ваш взгляд буду активно развиваться? Чего нам точно не избежать в 2010 году? А что отжило свое и точно в ближайшее время развиваться не будет, а лишь угасать и совсем исчезать?

Трудно говорить конкретно о 2010 годе. Думаю, все ждут радикальных инноваций, но не уверен, что они произойдут или станут отчетливо различимы так быстро. Скорее всего, начнется постепенный поиск альтернатив для будущего, возможно, это выльется в рост интереса к инициативам, не востребованным ранее, начнется подведение итогов. Мне кажется, что станет важен интеллектуальный багаж, накопленный в 90е. Прежде всего, это касается практики организации выставок и кураторских стратегий. В Москве накопилось много вопросов, в том числе и исторического толка, а значит, будет востребован диалог, возможно, в новых формах. Практика организации коммерческих выставочных программ по принципу «а теперь мы покажем объекты, а теперь живопись», мне кажется, постепенно сойдет на нет. Тем более, что ждать рыночного бума не приходится. Думаю, в таких условиях более актуальны интеллектуальные, порою, менее затратные и зрелищные проекты. Власть настойчиво заявляет запрос на инновацию, в том числе и в искусстве. От того, как будет понят этот призыв функционерами, зависит многое. Среди более конкретных предположений: в той или иной форме концептуализм, новые политические проекты, научное искусство, ленд-арт, история.

В материале использована иллюстрация с сайта vremya.ru

читайте также: Итоги 2009 // Искусство